Хенту с сердцем вкинул меч в ножны и подошёл к Анну.
— Я вызвался везти пакет Льва, командир, — сказал он с печальной укоризной. — Я так хотел видеть тебя, мне пришлось много уговаривать Волка Волков — а ты останавливаешь меня, когда я хочу убить богоотступника, меня оскорбившего…
— Здесь не пески, Хенту, — сказал Анну, невольно отводя глаза. — Здесь чужая земля, чужой закон. Мы с тобой ещё будем убивать шаоя — потом, когда я вернусь домой, и мы отправимся в поход. Но этот — пусть живёт. Его охраняют хозяева этих мест. Миссия…
И тут его взгляд сам собой остановился на Ар-Неле, который обнимал шаоя за плечо и вполголоса говорил что-то. Грязный еретик злобно зыркал на волчат, шипел — а Ар-Нель мурлыкал: "Успокойся, Нури-Ндо, друг мой, не стоит распускаться, надо держать себя в руках, надо быть выше мстительности и собственных страстей…" — и улыбался, судя по голосу и тону.
Каждый звук его речи втыкался в Анну, как шип.
— Ар-Нель, — окликнул Анну. — Я поговорить хотел…
Ар-Нель обернулся.
— Благодарю, Анну, — сказал он так тепло, что у Анну упало сердце. — Ты всё сделал правильно, мой дорогой. Позволь мне закончить — и мы поговорим непременно. О чём хочешь.
— Я провожу гонца и приду к тебе, — сказал Анну упавшим голосом.
— Конечно, — отозвался Ар-Нель, как ни в чём ни бывало, и обратился к еретику. — Тебя тоже надлежит проводить, Нури-Ндо? Пойдём, я покажу тебе Зимний Сад…
И удалился вместе с шаоя, оставив Анну с Хенту, с сотником Хенту, боевым товарищем, вместе с которым Анну воевал и в Шаоя в том числе. Хенту смотрел выжидающе, и надо было что-то сказать.
— Устрой лошадь, — приказал Анну, кажется, слишком резко. — Я покажу тебе наши конюшни.
До покоев Анну и его волк не дошли.
Просто в один прекрасный миг перестали нести ноги. Анну остановился у широкой террасы, украшенной каменными вазами с колючими кустами в них — и Хенту остановился рядом.
— Что-то случилось, командир? — спросил он слегка встревоженно.
— Рад, что ты приехал, — сказал Анну, вымученно улыбаясь. — Как — дома?
— Дома по-прежнему, — отвечал Хенту широчайшей радостной улыбкой. — Твои волчата ждут тебя, командир. Все говорят о настоящем деле, о том, что теперь-то ты всё видел — так мы в пыль втопчем этих язычников! Они же расползаются, как вши, как зараза — вот как Шаоя забыл веру предков, перенял всю эту северную мерзость… Волк Волков прямо говорил: Лев считает, что из этого города идёт всё зло. Из Тай-Е. Он ведь прав?
— А ты как думаешь? — спросил Анну, чтобы что-нибудь сказать.
— Я-то… Командир, я маловато, конечно, видел — но уж мерзостей достаточно. Богато живут — и отвратительно. Любой холоп ходит с мечом, считает себя важной птицей. Рабыни строят из себя настоящих людей, смеют спорить с мужчинами. Низкие не почитают высоких — совсем. А зачем им? Воображают, небось, что сами себе господа…
— Погоди, — слушать было совсем уже нестерпимо — тем ужаснее, что Хенту говорил, как все, как сам Анну пару-тройку месяцев назад. — Так ведь… язычники ещё не отдали Элсу.
— За этим дело не станет, я думаю, — сказал Хенту. Он искренне хотел порадовать своего командира, это слышалось и в словах, и в тоне. — Ты же понимаешь: Львёнок очень провинился. Все говорят — если язычники отдадут Элсу живым, то Лев не оставит ему статуса, а жизнь без статуса — как раз соответствующее наказание. Слишком дорого всё это нам обошлось.
— Чем — дорого? Просто разведка…
— А тем, что Лев ждал позора? Пятна на чести Прайда? Говорят, Лев сам сказал, что Элсу уронил честь Прайда в грязь, заставил Прайд унижаться… Так вот, пусть и наползается в грязи за это.
— Мы не унижались, — сказал Анну.
— Прости, командир, — Хенту смутился. — Я понимаю, тебе об этом говорить тяжело… Ну ничего. Лев думает, что лучше всего стереть это гнездо зла в прах — об этом и в армии говорят, и везде. Тут ведь даже неважно, нужна ли нам эта вымерзшая земля, правда? К чему — если тут ничего не растёт, ни винные ягоды, ни хель… совсем никудышная земля. Мы просто должны будем дойти, сжечь этот клоповник — и наши дети будут спать спокойно… Ты чего такой грустный, командир? Что-то не так?
— Письмо при тебе? — спросил Анну.
— А как же! Вот оно, — Хенту вытащил из-за пазухи свиток, запечатанный сургучной львиной мордой. — Возьми, отдашь Наставнику.
Анну посмотрел на свиток, несколько мгновений думая, что с ним делать — и сунул его в рукав, как северяне. Рукав был узкий, держать в нём свиток оказалось с непривычки неудобно — но Анну только впихнул бумагу поглубже.
— Хенту, — сказал он медленно, — ответь мне… я ещё твой командир, брат?
Располосованная старыми шрамами простецкая физиономия сотника отразила предельное удивление.
— Конечно! Я что ж… ты меня знаешь, Львёнок! Ты мне только скажи — я ничего не забыл, я — куда угодно…
Анну помолчал, решаясь.
— Не говори никому о письме, — сказал он, наконец. — Ты приехал ко мне. Только ко мне. Привёз привет от отца. Ты ведь видел моего отца?
Хенту секунду смотрел во все глаза — и вдруг хлопнул себя по лбу.
— Вот пустая башка! Я же и точно привёз привет от Львёнка Джарату! В сумке-то… а я, болван забывчивый, в конюшне оставил! Вино-то из твоего сада!
— Как отец? — спросил Анну гораздо непринуждённее — разговаривать об этом было намного легче.
— Как? Хорошо. Джарату — хорошо. Велел сказать, чтобы ты привёз рабыню с севера, командир. А то у твоих братьев уже свои дети, а ты обо всём забыл с боями и походами… Старший сын Зельну, твой племянник, уже дрался с детьми Антору, победил, знаешь! Наверное, будет лихим героем, ужасом Песков… Нолу спрашивал о тебе. У Нолу новый жеребец, привезли с гор, заплатил полторы тысячи "солнышек"…