— У тебя, всё же, способности, дружище, — говорю я. — Ты — настоящий художник. Очень здорово.
— Правда?! — радостно восклицает Ри-Ё. — Я хотел подарить это одной особе… Чтобы эта особа не думала, что я олух неотёсанный, с дурным почерком и вообще…
Ну что ты будешь делать…
— Особе, конечно, понравится, — говорю я. — Но имей в виду, Партнёр особы уже решён и поединок назначен. Так что — фенечку дари, но на сильные чувства не рассчитывай. А сейчас мне придётся послать тебя в город, в лавку готового платья. Ты купишь человеческие тряпки для другой особы, вот для этой — вы с ней, вроде бы, похожего телосложения…
Ри-Ё смотрит на Ви-Э, Ви-Э подмигивает. Ри-Ё сдерживается, чтобы не прыснуть:
— Это тот парень, которого вы хотите представить Принцу Эткуру, Учитель?
— Оэ, солнышко! — возражает Ви-Э. — Это та девица, которую Господин Вассал хочет представить кому-то-там. Это у тебя страсти-мордасти, а у меня решён не муж даже, а владелец. Вот такие дела.
Ри-Ё хмыкает. Я отдаю ему мешочек с деньгами — он вручает мне свой стеклянный цветок и улетает. Я рассматриваю вещицу… мой маленький дружок так старательно ищет себе проблем, что диву дашься. Ви-Э шмыгает носом.
— Уважаемый Господин, это всё, конечно, очень и очень романтично, но мне ванну бы и пожрать… в смысле, съесть бы хоть что-нибудь, если это не противоречит придворному этикету…
Вот же я дубина! Со всей этой суетой — забыл, что мой воришка наверняка голоден! Нет мне прощения… Даю ему пару вафель с начинкой и провожаю в места, как говорилось на Земле во времена оны, общего пользования.
Помещение для гигиенических надобностей в моих апартаментах вызывает восхищение. Чистюли нги-унг-лянцы придают подобным удобствам куда больше значения, чем средневековые земляне и даже земляне времён Ренессанса. В Тай-Е отличная канализационная система, а во Дворце она ещё модернизирована. Если в прочих местах, как мне говорили, сложная водопроводная сеть несёт воду до третьего этажа зданий включительно, то во Дворце воду ещё и подогревают. Она всегда одной температуры, градусов тридцать — тридцать три, и её можно набрать во вместительную ёмкость из толстого и очень прочного матового стекла, похожего на глянцевую пластмассу. Из этой штуки, вполне сходящей за ванну, вода выливается в отводную трубу; надо бы поинтересоваться, куда ведут эти трубы, когда время будет.
Увидев ванну, Ви-Э издаёт восторженный вопль — и я оставляю его наслаждаться плодами цивилизации, показав, где у нас мыло и ароматическое масло. Ви-Э пропадает в ванной комнате на целый час; за это время Ри-Ё успевает принести тряпки и рассказать, что дождь перестал и подмораживает. Зато результатом я доволен: Ви-Э отмылся до человекообразности, его волосы оказываются светло-русыми и блестящими, а физиономия — вполне обаятельной. Очень подвижная физиономия профессионального актёра — за ужином Ви-Э смешит Ри-Ё до колик, травя байки и корча рожицы.
А мне постепенно делается изрядно жаль его… Участь этого пройдохи — незавидна. Метаморфоза, очевидно, не будет по-настоящему удачной, как у всех потенциальных наложниц. Я вспоминаю гарем Смотрителя Эу-Рэ и тусклых девиц, у которых, похоже, имеются изрядные проблемы и со здоровьем, и со способностью рожать здоровых детей…
Но отыгрывать назад поздно. А Ви-Э улыбается кинематографической улыбкой и беспечно машет рукой:
— Господин Вассал, я — патриотка! Вы только покажите мне этого лянчинца — я уж придумаю, что ему сказать…
— Ты ещё Юноша, — встревает Ри-Ё.
— Ошибаешься, солнышко, — Ви-Э мотает роскошной, непонятно откуда взявшейся чёлкой. — Я уже Дама, только пока не ломаюсь. Но это, мой наивный друг, дело времени.
Храбро. Что тут ещё скажешь…
Я просыпаюсь в полной темноте — погас фонарик — от позывного КомКона. Ага. Почему меня это не удивляет?
Тихо выхожу в сад. Караульных гвардейцев, похоже, уже не настораживают мои ночные прогулки — я их приучил. Ночь восхитительна. Чуть подморозило, скользко и свежо. Небеса чисты, звёзды в них сияют громадные, лохматые. Ночной ветер пахнет настоящей весной, яблоками и ландышами, оттаивающей и снова прихваченной ледком землёй, свежестью…
Я нахожу авиетку, замаскированную под заросли кустов хин-г. Логично и профессионально. Если не вспоминать, что именно тут кустарник не растёт — то кто же полезет в колючки? Мне открывают дверцу — и я выпадаю в осадок.
— Ты что творишь, Коля, скажи на милость? — спрашивает вместо приветствия Антон Семёнович Резников, мой научный руководитель.
Кроме КомКона, нынче у нас в гостях Этнографическое Общество. Рассерженное.
— Добрый вечер, Антон Семёныч, — говорю я и улыбаюсь. — В чём ужас? Кого убили? Кого обокрали?
— Коля, сядь, — говорит Резников мрачно. — И давай по порядку. Что это за дикая выходка с воришкой? Как это назвать вообще? Работорговля? Сутенёрство? Или — что?
— Звучит очень страшно, — говорю я. — Аж жуть. А теперь я хотел бы, с вашего позволения, Антон Семёнович, услышать что-нибудь конкретное и по существу.
— По существу? КомКон требует прекращения твоей миссии — и наши согласны.
— В кои-то веки две серьёзных организации нашли общий язык. Отлично. А почему — именно сейчас, перед принципиальными событиями во внешней политике Кши-На и Лянчина?
— Николай Бенедиктович, — вступает Рашпиль, — выходки такого рода КомКон никогда не одобрял! Богом себя вообразили? Вершителем судеб? Творите неизвестно что, без малейшей оглядки на моральные нормы!