Молодые женщины, прислуживающие трофею Снежного Барса, чинно поклонились, прикрывая лица расписными веерами — но в их глазах плескался смешок, и Анну не мог не принять его на свой счёт.
Я же выгляжу смешно и глупо, подумал он почти панически. Так смешно и так глупо, что они должны хохотать, показывать на меня пальцами, подталкивать друг друга локтями — "Смотри, чучело идёт!" — и не делают этого только из странного желания не причинять чужакам боли! Почему?! Я им — никто, я им — враг, я им — уж точно не родня и не союзник, так почему они не высмеивают меня на каждом шагу?! Мы превратили часть этого Дворца в логово, прикидываем, как лучше солгать во время переговоров, готовим войну, смотрим на северян, как на ошибку Творца — а они прикрывают веерами лица, чтобы не оскорбить нас своими улыбками…
Чувствуя непривычную и мучительную неловкость, Анну прошёл мимо благоухающих кланяющихся женщин в небольшой высокий покой с окнами, закрытыми прозрачным стеклом. В этом покое было теплее, чем в прочих, солнце просвечивало его насквозь — и в солнечном сиянии, на широком ложе, покрытом расписным покрывалом, в молочно-серой и пушистой одежде, полулежал Элсу, Львёнок Льва, совершенно не похожий на себя, а рядом с ним сидели какой-то молодой аристократ и темноволосая темноглазая женщина утончённой, прохладной и неотразимой северной красоты.
Они чему-то смеялись, когда Анну и Ар-Нель подходили к комнате: северяне всё время смеются, будто жизнь — страшно забавная вещь — и замолчали, посерьёзнев, когда увидели вошедших. И Анну это тоже царапнуло по душе.
— Привет, Элсу, — сказал Ар-Нель. — Смотри, я привёл Уважаемого Господина Посла.
Лицо Элсу стало напряжённым и чужим — и Анну вдруг понял, что Двадцать Шестой Львёнок Льва вовсе не пленник здесь. Не северяне — он, Анну, для Элсу враг.
И Элсу, пожалуй, прав.
Анну неумело улыбнулся.
— Привет, брат, — сказал он, пытаясь выразить тоном дружелюбие. — Вот смешно: я думал, ты прикован к стене.
Наверное, северяне решили, что шуточка вышла глупой и жалкой, но Элсу улыбнулся в ответ радостно и открыто, будто шуточка Анну всё ему объяснила — тут же снова стал своим. Но, как показалось Анну, слишком своим.
— Послушай, Анну, — сказал Элсу, — а в твоей шубе водятся блохи?
Его весёлый вопрос прозвучал, как затрещина — даже по лицу северной женщины скользнула какая-то тень, от тревоги будто от облака. Анну секунду стоял, оглушённый — это вовсе не радость, Элсу издевается надо мной — и вдруг его осенила мысль.
Элсу всего лишь хочет выяснить, кто я сейчас, подумал Анну. Кто я — дурной дикарь, заходящийся от ярости, когда улыбнутся в его присутствии, или такой, как северяне — способный шутить над всем, что подвернётся, над глупостью, над любым неловким моментом — и над собой громче всех.
Я не буду выходить из себя, подумал Анну. И я не буду злиться на парня, приговорённого к смерти Львом только за то, что он некстати уцелел.
— Блохи? — переспросил Анну, криво ухмыльнувшись. — С чего это в шубе старого солдата жить такой ничтожной мелочи? Ты, Элсу, лучше спроси, есть ли змеи или скорпионы — я отвечу.
И все расхохотались так, будто предгрозовое удушье дождём пролилось. Сразу стало легко — и пропало ощущение лошади в дворцовой зале. И ушло зло.
Анну впервые это почувствовал — как гуо, если они присутствовали и подслушивали за шёлковыми ширмами, расписанными красными и белыми цветами, дружно провалились в бездну адову, совершенно посрамлённые и униженные. Элсу рывком потянулся — и обнял Анну поверх шубы со всеми воображаемыми блохами, змеями и скорпионами, прижался щекой к кирасе, а Анну ощутил сладковатый северный запах от его волос, отмытых до масляного блеска.
— Анну, — сказал Элсу одной радостью и тоской, — славно, что пришёл именно ты… и что ты — такой, как всегда, что ты — умный и спокойный, как всегда, брат!.. Скажи, это ты должен убить меня?
Анну отстранился.
— Откуда ты знаешь?
Элсу вздохнул и закашлялся. Анну хотел хлопнуть Львёнка по спине, но Ар-Нель остановил его руку:
— Это — простуда, Анну. Грудная болезнь. Так ты не поможешь. Уважаемый Учитель О-Ке, Лекарь Государя, или Ник — но не ты.
— Ты умираешь, Элсу? — спросил Анну, чувствуя затылком ледяное дыхание рока.
Элсу потянулся и облокотился на подушку.
— Я всё время умираю, Анну. Или меня собираются убить. Тоже мне — секрет. Я уже привык. К тому же, сейчас мне легче. Если ты не перережешь мне горло, может, я ещё поживу, — сказал он с совершенно северным, насмешливым и холодноватым превосходством в тоне.
— Ты, Элсу — ты ведёшь себя, как язычник, — сказал Анну не в силах даже показушно разозлиться. — Ты воображаешь себя звездой небесной, да?
— Просто я — солдат, как и ты, — сказал Элсу. — Возьмёшь меня под своё начало, командир? Если, конечно, мне можно остаться жить?
— Я не могу тобой командовать, Львёнок Льва, — сказал Анну. — Это дело Эткуру.
— Забавно, что ты Льва Львов не упомянул, — сказал Элсу задумчиво. — Может, ты и прав… я поживу ещё… Хочешь травника, Анну? Это невкусно, но я уже привык.
И эта неожиданная характеристика травника так рассмешила северян, будто разговор только что и не шёл о смерти…
Травник Анну выпил. Здешняя мутная приторная бурда с травником, который заваривали в степи его бойцы, ни в какое сравнение не шла — так он и сказал, а Элсу стал набиваться в поход на юг, чтобы попробовать заваренных степных трав. Потом Ар-Нель рассказывал о Дне Новой Листвы, празднуемом Четвёртой весенней Луной, а Анну рассказал о Луне Цветения, которую уже отпраздновали в Чангране. И парень по имени И-Тинь рассказал о том, как ловят сомов на берегу Серебряной Ленты, на утиное мясо — все подивились, и женщина по имени Ли-Эн рассказала, как в её родной провинции мужики ловят саранчу прямо рубахами, когда саранча летит, а Анну рассказал об охоте на степных коз… И все молчали о войне, все молчали о том, что между севером и югом пролегает граница, пропитанная кровью на ладонь.